Давно, давно это было…
Не знаю: во сне или в детстве?..
Засушливым выдалось лето, —
так знойно, что некуда деться.
И помню, как в жгучий полдень,
мучительный, беспощадный.
Решили соседи, что вырвут
засохший куст виноградный.
Был раньше тугим он, упорным,
а стал поникшим, покорным,
Вот и подумалось людям,
что вырвать пора его с корнем,
Что грозди на нем наливные
уже никогда не родятся.
Что голые, блеклые лозы
лишь на растопку годятся.
Я тоже взглянуть прибежала,
торчал он – сухой, узловатый,
И так на него я глядела,
как будто была виноватой:
А вдруг он еще не умер,
а вдруг оживут его лозы?..
И молча на куст обреченный
уставилась я сквозь слезы.
Стояли кругом аульчане
и тоже молчали в смущенье,
А куст, безутешно поникший,
казалось, молил о прощенье.
Но тут подошел, ковыляя,
сутулый, словно горбатый,
Вдовец – старикан угрюмый –
с тяжелой, ржавой лопатой.
Казалось, ничто не отсрочит
тупую людскую низость, –
Злорадно лязгнув, лопата
в колючую почву вгрызлась.
Казалось, еще лишь мгновенье –
и казнь должна совершиться.
И вот тогда-то, тогда-то
явилась лазурная птица!
Такой я ни до, ни после
не видела в нашем селенье:
Небесною синью весенней
светилось ее оперенье.
Была с хохолком разноцветным
гостья из дальнего леса –
Волшебного птичьего царства
пленительная принцесса…
Людей не боясь нисколько,
она опустилась смело.
Сложив бирюзовые крылья,
на куст пожелтелый села.
Как звончатый ключ, запела,
и сразу же – дивное дело:
Иссохшая, голая ветка,
чуть дрогнув… зазеленела!
Конечно, весь мир в дни детства
наполнен был чудесами,
И все же лишь раз я такое
видала своими глазами:
Воскресшие почки набухли
на ветках упругих, узлистых.
Стал трепетным куст виноградный
в зеленых флажочках-листьях.
А птица всё пела, звенела…
Да кто же она?.. И откуда?..
Взирали, столпясь, аульчане
на это лазурное чудо –
И даже не удивлялись,
лишь радостно ей улыбались.
Боялись дохнуть, шевельнуться –
певунью спугнуть боялись.
И только старик угрюмый
застыл мрачнее надгробья –
На куст зеленевший, воскресший
глядел тяжело, исподлобья.
Рукою махнул с досады
и прочь зашагал куда-то –
Сутулый, словно горбатый,
с тяжелой, ржавой лопатой…
А гостья все пела, звенела,
и – дрогнул зной безотрадный:
Нежданный порыв прохладный
овеял куст виноградный,
И, крикнув: «счастливо! счастливо!» –
умчалась лазурная птица…
…Ты спросишь: детская сказка?
Приснившаяся небылица?
Смогу ли сказать тебе точно,
отчетливо вспомнить смогу ли:
Во сне ли я это видала,
в далеком ли детстве, в ауле.
Иль вправду послышалась сказка –
бабушкин голос певучий…
Что ж видится мне так ярко
тот удивительный случай?
Не потому ли, мой милый,
что стала все чаще и чаще
Даль детства мне вспоминаться,
как дивный сон глубочайший
Но нет! – потому, наверно,
что прячу в груди тревогу:
Все суше, черствей, мертвее
становишься ты понемногу.
Бумаги, отчеты, заботы
былую веселость душат,
Дела городские, сухие
листву твоей радости сушат.
И станет душа бесплодной,
как высохший куст виноградный,
И горе к тебе однажды
придет лопатой злорадной.
Был смелым ты, гордым, упорным,
а станешь поникшим, покорным,
И чья-нибудь подлая зависть
решит тебя вырвать с корнем,
И чья-нибудь злоба зашепчет,
что высох ты – не возродишься,
Не будешь теперь плодоносным –
лишь на растопку годишься…
Застонут уже твои корни
под чьей-то жадной лопатой…
И вот тогда-то, тогда-то
я стану лазурной, крылатой.
К тебе с поднебесья ринусь,
спеша принести спасенье –
Гостья из дебрей нагорных
в сверкающем оперенье.
Людей не стыдясь нисколько,
к тебе устремлюсь я смело,
И песнь зазвенит!.. Хоть и много
в жизни я песен спела,
Но самой призывной, дивной –
а в ней колдовская сила! –
Еще никому не дарила,
на черный день сохранила.
Все радостней петь я стану,
и, зов мой звенящий услышав,
Как в прежние дни, соберутся
друзья под твоею крышей.
Начнут они мне удивляться:
да кто ж она?.. И откуда?..
И что с тобой совершилось –
какое нежданное чудо?
Угрюмый ты был, закоснелый,
но вот моя песнь зазвенела,
И черствая ветка сердца,
чуть дрогнув… зазеленела!
Упругие почки набухнут
на лозах твоих узлистых.
Улыбка опять заиграет –
как солнце в весенних листьях.
Где голые сучья торчали
холодной, бесплодной злости.
Опять твоих мыслей зрелых
нальются лучистые грозди.
Друзья окружат тебя снова,
а горе, сутулясь горбато,
С досады отбросит лопату
и прочь побредет куда-то…